Тему «Женщина на войне» в отечественной прозе открыла, по сути, воронежская писательница Ольга Кожухова. Её роман о фронтовых медсестрах «Ранний снег» вышел в свет в 1964 году.
Выжженная степь
Психологи утверждают: мужчина ещё может вернуться с войны, а вот женщина — нет. В том смысле, что увиденное и пережитое там настолько прочно врезается в женское сознание, что она уже не может привыкнуть к мирному быту и продолжает жить по законам военного времени. Вот и Ольга Кожухова все выпавшие ей шесть послевоенных десятилетий, до самой своей смерти в 2007 году, пыталась «выйти из войны». И не смогла. «Один сказал, что я, видимо, не довоевала на войне, что я и сейчас ещё воюю. Это было сказано довольно точно», — уже в преклонные годы записала она в дневнике.
Ольга Кожухова родилась в Воронеже, но почти сразу родители увезли её на кордон в знаменитую Каменную Степь, где её отец, агроном-селекционер изучал жизнь нераспаханной степи. Спустя годы писательница признается: «В тёмные, душные дни начинаешь верить, что каждый из нас в своей другой жизни был каким-то иным существом. Один — зверем. Другой — птицей. Третий — змеёй. А я была степью — и лежала легко и свободно под таким невесомым и радостным небом, вся в траве и цветах».
Каменная Степь в те годы — это несколько домов сотрудников научной станции, вокруг которых на многие километры безлюдное пространство. А в домах — книги. В своих дневниках Кожухова постоянно вспоминает об этом, то сообщая, что читать она выучилась в шесть лет, то отмечая, что в их доме всегда была большая библиотека, то утверждая, что «человек, у которого есть книги — если только он умеет из них взять самое нужное, — всегда будет счастлив». О детстве, о родителях, о красоте Каменной Степи, о любви к книгам Кожухова написала полную очарования повесть-дневник «Донник», отмеченную Госпремией РСФСР.
Потом мать рассталась с отцом и привезла «книжную» дочку в Воронеж, где та стала учиться в знаменитой 9-й школе на улице Комиссаржевской. Школа закончилась 21 июня 1941 года. А на следующий день Воронеж накрыл ливень. «Меня он застал на Никитинской площади в дверях фотографии, — пишет Кожухова. — А на площади, перед кинотеатром „Пролетарий“, прямо под серебряной грушей репродуктора, — я это увидела всё из тех же дверей, — стала скапливаться, собираться огромная, страшная в своей неподвижности под грохочущим ливнем толпа. Молча слушала голос по радио». Так в её жизнь пришла война.
На фронт она ушла сразу, несмотря на то, что была без экзаменов зачислена на первый курс филологического отделения Воронежского университета. «Прихожу — вижу себя в списке принятых, а рядом объявление: набор на курсы медсестер. Что было раздумывать: война…». В романе «Ранний снег» она рассказала историю своего «призыва» устами героини Шуры Углянцевой: «Сидя за столом в военкомате, я сама написала себе повестку, писарям в то время было явно не до меня. Измочаленные суетой всеобщей мобилизации, с онемевшими от беспрерывной писарской работы руками, они просто не управлялись. Они дали мне бланк, перо и чернильницу, и я торжественно сама себе предписала: „Гражданке такой-то… явиться туда-то… В случае неявки… суду военного трибунала“.
Потом были ускоренные медицинские курсы в Новохопёрске. 6 декабря 1941 года, когда началось контрнаступление Красной армии под Москвой, один из медсанбатов 33-й армии, в котором служила Ольга Кожухова, тоже начал наступать, развёртывая брезентовые палатки в лесах и в сгоревших посёлках.
33-я армия была окружена под Вязьмой и почти полностью погибла. Сама Ольга Константиновна получила тяжёлое ранение. В повести „Не бросай слов на ветер“ она напишет: „Немецкие танки, перерезав дорогу на Вязьму в феврале 1942 года, разделили мою жизнь пополам. Ведь я только случайно осталась жива: из-за лошади, которую в Пинашине мы остановились покормить. Если бы не эта лошадь — ее убило осколком от авиабомбы в тот же день в Белом Камне, — я теперь была бы там, вместе с ними…“
Снег — с июня по май
Изменить судьбу и оторваться от стихии войны она пыталась через две другие, как ей казалось столь же мощные для человека стихии. Первой из них была природа.
Пахнет прелью листьев и грибами,
Ягодой, созревшей в тишине,
И — твоими тёплыми губами,
И — воспоминаньем о войне.
Сочинять стихи Кожухова начала ещё в школе. Об этом узнал и пригласил её в редакцию детской газеты Борис Глебович Песков, один из самых талантливых довоенных воронежских литераторов, где и дебютировала вскоре Ольга. Ей тогда едва исполнилось 14 лет. Песков стал её кумиром на всю жизнь. Песков учил воспринимать природу, как продолжение своего тела. Уже на склоне лет она мысленно поправила учителя: природа — продолжение души. „Никогда в жизни не была так близка к природе, как на войне“, — говорит одна из героинь её романа „Ранний снег“. — Что-то связывало в то время меня, небо и землю».
Критики не раз отмечали, что в военной прозе Кожуховой всегда много стихий. «Рвущий кору берёзы огонь, иссушающий монолиты дубовых и сосновых поленьев, превращающий их в белый пепел, обладает каким-то таинственным магнетизмом…». Это про огонь, а вот — о воде. «Он взглянул на неё исподлобья. И в глазах ледяной стоячей водой темнела тоска». Или так: «Глядя вдаль, на чернеющую кромку леса, Шерстобитов ушёл на мгновение в глубь слоистых от времени воспоминаний, как уходят нырком в глубину прозрачной воды…». Есть и о воздухе: «Ночь уже потихоньку повёртывалась над застывшей в сугробах землёй… Лида чувствовала: здесь сам воздух насыщен опасностью, как электричеством». Так воздух войны предвещает гибель людей, разгром небольшого отряда. А вот земли в прозе Кожуховой — почти нет. Всю землю война покрыла снегом.
В повести «Двум смертям не бывать» зима становится для героев главной средой существования, символом военных будней. «Встречный ледяной ветер, бивший в лоб, обмораживает лица, ломит челюсти, месиво истолчённого снега под ногами цепко вяжет ноги. Рявкнут орудия, и снег сухими струнками течёт с еловых ветвей…». Постепенно буйство природы превращается в апокалипсическую картину: «Выли, плакали ветры, ощерялись в немыслимой злобе и сшибались лоб в лоб, и стонали от бешенства, не осилив друг друга. И тогда поднимались до неба вертлявыми снеговыми столбами, и там рассыпались в невидимый прах. А потом этим маленьким, еле видимым прахом, дымясь, утекали по склонам высоток, по оврагам в кустарник. Заметали дороги. Курились на взгорках серебряными облачками летучей позёмки»
Снег, как фон, как обрамление сюжета присутствует и в других военных произведениях Кожуховой. «Снег вокруг мертвеца был исчерчен колёсами и полозьями, и следами солдатских валенок и сапог, расходившихся от этого места широкими полудужьями. Наверное, и пехота, и обозы, и артиллеристы, вытягивающие на руках свои тяжёлые пушки, — все, кто и сам повидал смерть в лицо, — проходя здесь, ломали ряды, огибая лежащего: ни один не наехал на мёртвое тело и не наступил. Потом, миновав мертвеца, ряды снова смыкались». («Ночные птицы»).
«Батальоны лежали на большом снежном поле. Тут и там дымились воронки. Раненые, кто мог, царапая пальцами тонкий клеенчатый наст и распахивая по целине глубокие белые борозды, уже отползали в тылы полка, под укрытия догорающих изб Ненашева. Но и там, на проулках, рвались мины. Они крякали по-утиному на лету, чуть присаживаясь на наст, и гулко взрывались, валясь чёрно-серо-коричневым облаком набок, на ту сторону, куда с шумом ложился и весь торфянистый выброс земли с мёрзлыми комьями снега». («Фонарики, плывущие по реке»).
О войне она начала писать не сразу, лишь спустя почти двадцать лет. И свой первый роман, вышедший в 1964 году и принёсший ей широкую известность, закончила так: «Снова снег за окном. Он похож на цветы одуванчика, столь же лёгок, пушист и так же послушен движению ветра. Он садится на подоконники, на перила балконов, кружится у самого стекла окна. Ранний снег, неожиданный, непривычный… Он как вечное напоминание о погибших живым».
Я тебя припомнила крылатым
Другой стихией, через которую она пыталась выйти из войны, была любовь.
Увы, женщине на войне трудно не только потому, что она вообще для ратного труда не создана, а потому ещё, что вокруг неё ежедневно рискующие жизнью мужчины, многие из которых думают, что этот риск снимает все моральные ограничения и нужно успеть напоследок. Вот это ощущение аморальности воздуха войны преследовало Кожухову всю жизнь. Незадолго до смерти она записала: «До сих пор, т. е. в 80 лет с хвостиком, как дурной сон вспоминаю своё пребывание на войне единственной женщиной среди великого множества мужчин. Никакого счастья от этого не испытывала, только чувство стыда, когда нужно было ложиться спать, умываться, готовиться на ночь, всё-всё на глазах, ни шагу в тень, в „не просматриваемое“ пространство, ничем не заслониться, не укрыться. Не бомбежки и не обстрелы были страшны, а глаза мужчин».
Ветки сосен трогают палатку,
На полу вповалку мы лежим.
Я тебя припомнила крылатым,
Ласковым, сияющим, большим.
И встают передо мною живо
Дни, когда была счастливой я,
А сейчас вокруг меня чужие,
Жён своих забывшие мужья.
Что мне в их улыбке торопливой,
Разве в силах я тебя забыть,
Если очарованной, счастливой,
Я могла с тобою только быть.
Что мне в них, усталых и влюблённых,
Что мне их забытая семья,
Если ты, пожаром опалённый,
Как и прежде, помнишь про меня?
Верю я в тебя, мой бог крылатый,
Наше счастье к нам ещё придёт…
Ветви сосен трогают палатку,
Ночь вдоль фронта по снегу идёт.
Эти фронтовые стихи из поэтического сборника Кожуховой «Белый камень», вышедшего в Воронеже в победном сорок пятом. Та книжечка стала для автора пропуском в Литературный институт, где она училась в семинаре Паустовского.
«В мире есть много великих и грозных вещей, — записала она в дневнике. — Но любовь и война, пожалуй, наиболее грозные, страшные вещи в судьбе человека. Они могут и возвысить его, и унизить, и даже убить. Примечательно, что в её военных произведениях — нет счастливой любви. Война со всеми её превратностями может подарить человеку встречу с любимым, но такая встреча — только попытка разорвать цепь неизбежных утрат, только призрачные контуры счастья, которое на войне неизменно перечёркивает беда. Оттого и трагичны истории любви всех кожуховских героинь — санитарки Лиды Букатовой («Двум смертям не бывать»), фельдшера Ани Худяковой («Ночные птицы»), трёх воронежских подруг-медсестёр Шуры Углянцевой, Марьяны Поповой и Женьки Мамоновой («Ранний снег»). У их любви нет будущего, потому что женское предназначение всех этих девушек на той войне — не жена, а сестра. И не медицинская даже сестра, потому что медицина зачастую уже бессильна в том жутком кровавом месиве, в котором они оказались. И где их миссия — стать сёстрами милосердия.
Первого своего мужа Ольга Кожухова встретила на войне. И та фронтовая любовь не принесла счастье. «Виктор — „мозаичный“ человек, — спустя годы рассказывала писательница. — В нём нет ничего цельного. Вот, кажется, любит… И вдруг какая-нибудь удивительная гадость». Их союз длился недолго: в 49-м она ушла от мужа, от его «не фронтового уже, а домашнего, мирного равнодушия». Второй брак Кожуховой стал для неё счастливым. Этот её роман начался уже после войны, хотя служила она со своим будущим избранником в соседних полках и, как выяснилось, даже их автографы стояли почти рядом на стене поверженного рейхстага. Когда они познакомились, Анатолий Никонов работал в секторе печати ЦК комсомола, потом был заместителем редактора журнала «Вокруг света», редактором журналов «Смена» и «Молодая гвардия». Журнал «Вокруг света он редактировал до самой своей смерти в 1983 году. Когда умирал, главная его забота и мука была — как она будет жить без него.
Одна
Каждый год в День Победы Ольга Константиновна Кожухова надевала боевые ордена и шла к церкви. Она не была верующей, и поэтому в сам храм не заходила. Она выбирала какую-нибудь ветхую старушку, давала ей деньги и просила помянуть двадцать миллионов погибших и еще одного ушедшего солдата Победы — Анатолия Васильевича Никонова. После этого она возвращалась в свою одинокую квартиру в Несвижском переулке. Это почти центр Москвы, где Кожухова теперь была одна, всеми заброшена и забыта…
После её смерти разные люди публиковали какие-то обрывки из последней, огромной по объему её дневниковой исповеди, а вот что стало со всем архивом писательницы — неизвестно.
Дмитрий Дьяков
Из книги «Чёрная земля. Литературный слой», Воронеж, 2024
Публикуется в сокращении.