ЗАГОВОР НА ПРИСУХУ

За приворотным зельем

В старину мало какие сферы жизни в России порождали такое количество судебных дел о колдовстве как любовь и семейно-брачные отношения. Со временем эта сфера стала вызывать интерес со стороны историков и литераторов. Одним из таких примеров можно назвать научное и поэтическое творчество Михаила Алексеевича Веневитинова, потомственного дворянина, директора Румянцевской публичной библиотеки.

Михаил Алексеевич сам увлекался этнографией, оставив множественные  записи (сказки, песни, предания, загадки, пословицы), сделанные в ходе поездок по селам Воронежской, Орловской и Курской губерниям. Помимо научной области, М.А. Веневитинов проявлял немалый интерес и к поэтическому творчеству. В 1888 году в Московской типографии в виде небольшой брошюры был напечатан сборник его стихов «Про былое», отдельные его произведения, подписанные псевдонимом М. Алексеев, встречаются и на страницах периодических изданий того периода. Одна из таких публикаций состоялась в № 15 еженедельного иллюстрированного журнала литературы, науки и искусства «Огонек», который начал выходить в Санкт-Петербурге в 1879 году.

Основным источником, к которым обратился Михаил Алексеевич, следует признать тексты заговоров, выписанные из «волшебных дел» Г.В. Есиповым. Этот человек  вошел в историю науки, прежде всего, как публикатор, который ввел в научный оборот большое число архивного материала, связанного с магической практикой. Он первым стал разрабатывать фонды архивов Преображенского приказа и Тайной канцелярии и в конечном итоге пришел к мысли о важности понимания того места, которое колдовство занимало в системе мировоззрения людей прошлого. Как видно из рукописных документов, именно к 1738 году относились источники Г.В. Есипова, сообщенные М.А. Веневитинову. Такая избирательность была вполне оправдана, так как именно судебные дела той эпохи сохранили заговоры, которые отличаются заметной сложностью, снабжены введением или облечены в молитвенную речь. По замечанию ученого Е.Н. Елеонской, эти документы не только подробно описывали, в какой обстановке и при каких обстоятельствах произносился тот или иной заговор, но и тщательно излагали их.

В следственных делах о колдовстве до нас дошли «присушки» и «отсушки», среди которых есть и развернутые сюжетные повествования, в том числе «черные», обращенные к сатане и его приспешникам. Последние, по наблюдению фольклориста А.Л. Топоркова, должны были вызвать страсть у конкретной особы или любовь и уважение у всех людей; придать красоту и привлекательность исполнителю заговора или подчинить ему волю некоей особы. Но прежде всего заговорно-занимательная поэзия в наибольшей степени касалась представлений о проявлении любовной страсти, и ничто в отечественной словесности не могло составить конкуренции в описании любовного томления и жара заговорам-присушкам. По замечанию другого исследователя Е.Б. Смилянской, описание любовных страстей в приворотных и отворотных заговорах почти всегда  окрашено сильной эмоциональностью: состояние страстной любви, которое должно было в реальности вызвать магическое действо, – это и пожирающий огонь, и иссушающая, смертельная тоска».

Во многом благодаря своей чувственной природе традиция фольклорного заговора приобрела еще большую актуальность в русской литературе Серебряного века. Тема ворожбы, волхований нашли свое развитие в творчестве практически каждого символиста (В. Брюсова, З. Гиппиус,  Вяч. Иванова и др.). Евдокимова Л.В. поэтика К. Бальмонта Русский поэт и мыслитель А. Блок посвятил этому специальную статью, в которой народную поэзию поставил выше романтической, как не знающей качественных разделений прекрасного и безобразного, высокого и низкого. «Искусство действенных заклинаний – всем нужное, всенародное искусство; это полезное первобытное искусство дает человеку средства для борьбы за существование». Все это прослеживается в метрически рифмованном переложении текста заговора, которое сделал Михаил Алексеевич Веневитинов, создав одну из первых стилизованных авторских вариаций этого жанра. В результате литературной обработки получилась поэтическая компиляция фольклорного текста, немалого объема, имеющая достаточно сложную сюжетную организацию и весьма красочные в художественном отношении элементы. Приведем два небольших отрывка:

ЗАГОВОР

Стану не благословясь, пойду не перекрестясь из избы не дверьми, из двора не воротами и выйду на широкую улицу и посмотрю я раб (имя рек) по всему белому свету, посмотрю на земле и под вышние небеса и под черные облака.

Под вышними небесами и под черными облаками узрю я раб (имя рек) змия огненного с огненным пламенем и со огненною колесницею.
И скричу раб (имя рек) и спрошу я раб (имя рек) у тебя: Куда, еси ты налетела, налетела со огненным пламенем и со огненною колесницею?
И говорит змий огненный: Налетела я за тридевять морей и за тридевять озер и в Вавилонские царства,
Моря озер и рек сушити и в Вавилонском царстве лесу, пни, колоды зажигати.
И послужи ты мне нехристианину, от мира отреченнику, а к себе возьми в приреченники…
И возьму я раб (имя рек) своей похоти и плоти, юности и ярости, и наложу на хрустальные зеркала.
Сквозь мю похоть и плоть и мочь и юность и ярость в кой день или в кой час или в которую четверть посмотрится в тое зеркало,
В тот день и в тот час и в ту четверть ссуши у сей рабы (имя рек) тело румяное и лицо белое,
И зажгите в ней ретивое сердце, горячую кровь, хоть и плоть и мочь, юность и ярость,
И все 70 жил и 70 суставов, три и две и едину жилу и единый сустав.

СТИХОТВОРЕНИЕ, ОПУБЛИКОВАННОЕ В ЖУРНАЛЕ «ОГОНЕК».

Возьму я мочь свою и хоть,
Возьму я: юность, ярость, плоть,
И положу призором дальним
Я их на зеркале хрустальном.
Пусть та, кого я так люблю,
Сквозь юность, ярость, плоть мою
Всё чаще в зеркало глядится,
И в день, и в час, когда случится
Ей в это зеркало взглянуть, –
Пусть у неё сгорает грудь
И молодое тело вянет;
Пусть страсти пыл ей лик румянит!
Зажги ты, зеркало, у ней
От искры ярости моей
И мысль, и сердце ретивое,
Лиши их счастья и покоя
И воспали огнем ей кровь
На страсть ко мне и на любовь!

Виктор Коровин,
Заведующий научным отделом
Музея имени И.С. Никитина